Хатчинсон перевел дыхание. Очевидно, столь долгое повествование требовало от него немалых сил. Речь старика стала сбивчивой, голос его все чаще срывался. Пару раз он даже с трудом доставал из кармана льняной носовой платок и вытирал им лоб, блестящий испариной. Я знал, что в этот день что-то должно было случиться – с утра меня словно преследовало какое-то ощущение неясного ожидания, - продолжал старик. Видимо, события последних дней так вымотали меня, что я постоянно находился в состоянии тревожного ожидания чего-то нехорошего, чего-то, что мне самому еще было тогда непонятно. Какой черт дернул меня зайти после поездки в город в этот паб? Там-то я и увидел ее впервые. Не уверен, может быть, она зашла в туда после меня – я не обратил бы на нее никакого внимания, но что-то подсказывает мне, что она знала, куда я сверну по дороге домой, возвращаясь из Ноттинг-Хилла. Во всяком случае, когда я еще краем глаза заметил, что она встала со своего места и медленно направилась к тому углу зала, где стоял мой столик, я уже понял, куда она шла. – Вы получали книгу и газету? – спросила она без обиняков. Конечно, я ждал чего-то подобного, какого-нибудь каверзного вопроса с ее стороны – иначе с какой стати молодой и красивой девушке понадобилось подсаживаться ко мне, ведь в пабе было полно куда более привлекательных мужчин, многие из которых, я думаю, не возражали бы против ее присутствия, но этот вопрос, заданный так прямо и резко, заставил меня поперхнуться черным Гиннесом, который я в тот самый момент только отпил из высокой кружки с изображением Тауэрского моста на пузатом боку. Бог мой, я представлял себе кого угодно, кто мог бы подстроить все эти нелепые розыгрыши: ребята-хулиганы, здоровые бугаи-бездельники, или какие-нибудь шутники из разряда давно позабытых родственников, но это создание? Передо мной сидела чертовски красивая девушка на вид лет двадцати пяти, с восточными чертами лица, длинными смоляными волосами, забранными в высокий хвост на затылке, огромными миндалевидными черными глазами, тонко очерченными по контуру черным карандашом. На ней было шелковое сиреневое довольно открытое платье, не сильно-то скрывающее линии, четкость которых еще раз заставила бы меня усомниться в том, что целью ее перемещения по залу был я, если бы не этот вопрос. - Так это вы присылали мне всю эту чушь? Какого черта, чего вы хотите?! – воскликнул я, не сдержавшись. - Прежде всего, мистер Хатчинсон (итак, она знает мое имя, значит, ей все-таки нужен именно я), позвольте представиться, меня зовут Хенет (ага, так я и думал – египтянка; боже мой, этого еще не хватало! хорошо хоть, по-английски говорит вполне прилично). Вы не могли бы уделить мне десять-пятнадцать минут – поверьте, у меня к вам действительно важное дело. - Я с удовольствием уделю вам хоть двадцать минут, если вы объясните мне, в конце концов, что значат все эти дурацкие шуточки, и почему в качестве их объекта вы выбрали именно меня, но после этого я дам вам еще две минуты, чтобы вы встали, вышли из этого паба и никогда больше не смели приближаться ни ко мне, ни к моей семье. - Мистер Хатчинсон, я бы с удовольствием оставила вас в покое, но не могу – дело в том, что это вопрос жизни и смерти, и, кстати, не только моей. (Я почувствовал, как у меня зашевелились волосы на голове. Увидев возмущение в моих глазах, девушка поспешила продолжить наш невежливый диалог). Поскольку, как я понимаю, времени до того, как вы вышвырнете меня отсюда у меня не так уж и много, я не буду терять его зря. Что касается того, почему в качестве, как вы изволили выразиться, «объекта моих шуток», я выбрала вас, я отвечу вам кратко: я бы очень хотела, чтобы это было не так, но, к сожалению, это не шутки. - Что? Что не шутки? Что вам нужно? Девушка не отреагировала на мой возглас, на который обернулось в нашу сторону, наверное, ползала. Я еще раз поразился ясности ее английской речи; было непохоже, что у нее шизофрения или что-то еще в этом роде – я не силен в медицине. Она говорила бегло и при этом идеально правильно и красиво, хотя легкий акцент все же выдавал ее. Итак, не обращая внимания на мою реакцию, она чуть понизила голос, и по следующим же ее фразам я понял, что сейчас мне предстоит услышать краткое содержание той дурацкой газетной вырезки, которую я получил по почте пару месяцев назад, а также не менее дурацкой брошюры, посвященной дьявольским культам. Я не намерен был это слушать. Я встал с места, взял в руки свой зонт и дипломат, и собирался было встать с места и покинуть паб, не вступая в дальнейшие объяснения и пререкания с моей невольной собеседницей, и девушка поняла это. - Скоро будет уже поздно, поймите это! – вдруг воскликнула он, хватая меня за рукав. Сегодня ему нужна только плоть, а вернее, кровь, а завтра ему понадобятся наши души. Кровь! Разве вы не замечали изменений в состоянии вашей жены? Я удивился – с тех пор, как Анна стала плохо себя чувствовать, она не выходила из дома и ни с кем не общалась. - Скажите, вы не замечали следов на шее вашей жены – следов, похожих на укусы? Разве вы не видите, что она умирает? Сегодня кровь, а завтра – завтра будет поздно, поймите это! Я замешкался потому, что вспомнил, что страшный синяк на шее Анны, действительно напоминал мне след от острых нечеловеческих зубов. – Что, что вам нужно, какие следы, откуда вы знаете, что моя жена больна? - воскликнул я в бессильной злобе – Кто вы, в конце концов? - Я троюродная сестра Анны, но я живу в Египте. Я была с ней тогда, когда она исчезла, я могу многое рассказать вам об этом, только позвольте, о позвольте мне рассказать – от этого зависят наши с вами жизни, и жизни сотен тысяч других людей! Неужели вы не видите, что зло ходит рядом с вами, не чувствуете, как оно по капле убивает жизнь вокруг себя. Зло не так опасно, когда оно еще не осознает свою сущность, но скоро – о, скоро будет поздно! У вас есть в запасе месяц, и вы должны что-то сделать – только вы можете что-то сделать! Поздно будет уже первого ноября: тринадцать лет – назначенный срок, в свою тринадцатую годовщину Зло осознает, чем оно является на этой Земле, и тогда ни вы, ни я уже не в силах будем остановить его! Послушайте, только послушайте! Девушка почти кричала, люди вокруг уже испуганно оглядывались на нас. С меня было довольно – я резким движением подхватил свой дипломат и направился к выходу, девушка за мной. - Мисс, - рассвирепел я, - если вы сейчас же не отвяжетесь от меня, я позову полицейского, и вас заберут в сумасшедший дом прямо отсюда – и возможно, это будет наилучший выход для вас! Очевидно, девушка поняла, что дальнейшие разговоры действительно были бесполезны. Уже стоя в дверях паба, она крикнула мне вслед, не заботясь о взглядах окружающих: - Кровь, он пьет ее кровь! Она пока еще нужна ему, чтобы расти, но скоро в ней уже не будет необходимости! Вы еще увидите, узнаете, вы поймете! В день тринадцатилетия! Вы еще вспомните мои слова, и тогда я снова найду вас. Только вы еще можете что-то сделать! Он пьет ее кровь! Я не стал останавливаться и оглядываться. Произошедшее казалось мне какой-то дикой клоунадой, я не мог до конца понять, не было ли все это сном. Я шел по улице, грубо расталкивая прохожих, спеша к остановке пригородного автобуса и стараясь не думать о сумасшедшей темноглазой девушке в сиреневом платье, и только в ушах моих по-прежнему раздавались ее безумные выкрики: «кровь, он пьет ее кровь!», а перед глазами стояло невозмутимое лицо Эдгара - липкое, перепачканное чем-то красным, - и птичье тельце с оторванной головой у него в руках, да огромный, переливающийся всеми оттенками сливового цвета синяк на шее моей жены, напоминающий своими очертаниями укус какого-то дикого безжалостного животного. Несколько дней спустя мне снова пришлось уехать в город по делам. Я задержался допоздна, и, когда я вернулся, ни в одном из окон нашего дома уже не горел свет. Стараясь не шуметь, я на цыпочках зашел внутрь и осторожно запер за собой дверь. Оглянувшись, в окне террасы я увидел луну – полную, бледно-желтую, похожую на чей-то посдлеповатый глаз, безразлично взирающий на Землю с дождливых небес… На дворе уже стоял октябрь, но осень в том году выдалась теплая, сильных заморозков не было даже по ночам, и мне вдруг захотелось подняться на второй этаж нашего дома и понаблюдать за звездным осенним небом, к которому я за долгие месяцы, наверно, ни разу не поднимал глаз – так придавили меня тяготы унылого существования последних дней… Я поднялся по лестнице, прошел по темному коридору, вышел на балкон, дверь которого, к счастью, была не заперта, и мне не пришлось шуметь. Улица дыхнула сыростью мне в лицо, запах мокрых листьев приятно щекотал ноздри… Я поднял голову вверх, встретившись взглядом с белоглазой Луной. Холод… Холод и боль – вот что увиделось мне в ней… Я постоял еще пару минут, а затем направился было обратно по коридору в свою спальню на первом этаже. Внезапно какой-то тихий звук, похожий на стон, привлек мое внимание. Казалось, он раздался из спальни моей жены. Я замер на несколько секунд. Приглядевшись, я заметил, что из-под двери выбивается тоненькая струйка света, как если бы в комнате горел ночник. В такой час? На всякий случай я попытался приоткрыть дверь в спальню, которая внезапно оказалась незапертой и почти бесшумно отворилась. На кровати лежала моя жена, тело ее безвольно раскинулось на белевшей в полумраке простыне, одна рука свесилась с кровати на пол, светлые распущенные волосы разметались по подушке, оголив бледную шею. На коленях перед кроватью стоял Эдгар, склонившись над Анной. Сначала я не понял, что означала его странная поза, а разглядев, чуть не лишился чувств от ужаса. Эдгар прислонил свое лицо к телу моей жены, зубы его мертвой хваткой впивались в ее шею, по которой текла змейкой тоненькая струйка темной крови. Внезапно я заметил окровавленную рану и на свешивающейся с простыни прямо до пола руке Анны, Должно быть, мальчишка услышал мой слабый возглас – он оторвался от своего ужасного занятия и повернулся ко мне. Выражение его лица заставило меня вскрикнуть еще раз: это было даже не лицо, а мертвенная гримаса, которую не под силу было бы изобразить нормальному человеку; черты его исказило какое-то животное выражение, описать которое я не в силах. Капли свежей крови блестели на его губах и подбородке. Анна не шевелилась. Я не могу сказать, что повергло меня тогда в такое состояние. Был ли это ужас от всего увиденного, или же его глаза, их звериный взгляд, вынудили меня, взрослого и много повидавшего мужчину, с диким криком выскочить из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь, рухнуть вниз по лестнице и бежать прочь, куда глядят глаза, не останавливаясь, не оглядываясь - прямо в темноту. Я не могу сказать, сколько прошло времени, когда я выбежал на проезжую часть. Мне посчастливилось в состоянии полубеспамятства поймать машину, хотя было уже около двух часов ночи; шофер долго не хотел брать меня с собой; я смутно помню, как уговаривал его, что мне нужно «туда же, куда и вам», отчаянно совал ему в руки мятые сотенные банкноты, по счастливой случайности оказавшиеся в кармане моего пиджака… А затем я очнулся в парке на лавочке, уже в городе… Солнце едва взошло, а это значит, что было около шести часов утра. Едва открыв глаза, я различил рядом с собой стройную фигуру в сиреневом платье. - Мистер Хатчинсон… Ах, так, значит, это не видение… видения не разговаривают… боже мой, как я здесь оказался? Что я делал всю ночь? - Мистер Хатчинсон, теперь вы убедились, что я была права? Я уже почти окончательно пришел в себя. События прошлой ночи перемешались у меня в голове, и я с трудом мог сообразить, проснувшись в столь ранний час на скамейке далеко от собственного дома, что же именно произошло на самом деле, а что являлось плодом моей фантазии. Может быть, я выпил лишнего вчера вечером? Разве я вчера пил? Неужели так много, что я даже этого не помню? До отвращения знакомый голос вывел меня из состояния полузабытия. - Мистер Хатчинсон, теперь, когда вы убедились, что я не лгала вам, пожалуйста… пожалуйста, помогите мне, себе и всем нам. Вашей жене мы уже вряд ли поможем, но вы не представляете себе, с чем вы столкнулись на самом деле, не представляете, что это – всего лишь начало… - Что? Опять вы? Что вам надо? Голос девушки, ее знакомое сиреневое платье вмиг напомнили мне обстоятельства нашей прошлой встречи, а также всколыхнули в моем мозгу события последней ночи. Я чувствовал себя так, как будто накануне я действительно выпил намного больше, чем следовало, и теперь не мог понять, не сплю ли я в данный момент. Голос снова прервал мои бессвязные мысли. - Мне срочно нужно побывать у вас дома, мистер Хатчинсон, пожалуйста, поймите… У нас осталось слишком мало времени. 31-го числа, в день его тринадцатилетия, будет уже поздно. Его нужно убить до того… До того как он станет взрослым в их понимании этого слова. Саркофаг, в который нужно положить его тело… Он сейчас у меня… Я ведь тогда тоже была вместе с теми… с теми, кто причастен к похищению вашей жены. Они не позволят мне жить после того, как я предала их, и я должна успеть сделать то, ради чего я приехала сюда. Не спрашивайте, как он у меня оказался, я не одна (честно говоря, меньше всего на свете я хотел ее в этот момент о чем-либо спросить). В обычном гробу его хоронить нельзя, это ничего не даст… только тот саркофаг… и закопать тело поглубже, чтобы никто его не нашел, пока не истлеют кости, иначе Зло может снова вырваться наружу. Знак на крышке саркофага не позволит этому произойти. Я найду способ привезти его к вам домой, надо только улучить момент, когда их не будет дома. Вы спрячете его в подвал, а потом убьете его, положите тело в саркофаг и отвезете в такое место, где его никто не найдет… - Так, - произнес я металлическим тоном. Слова девушки сперва бессмысленным потоком текли в мой воспаленный мозг, а затем я стал понемногу различать их значение. Ее настырность окончательно привела меня в сознание, и я вспомнил, что ночью дома что-то произошло, и что я, по-видимому, оставил жену в беде… - Так. Вы сейчас же убираетесь и больше не попадаетесь мне на глаза. Иначе, если я еще раз даже случайно встречу вас на улице, я немедленно вызову полицию. Уж они-то знают, что делать с такими, как вы. - Вы так ничего и не поняли… - Я ясно выразился? - Хорошо, тогда мне придется все сделать самой и без вашего ведома. Тут я, кажется, разразился тирадой, которую не всякий мужчина осмелиться повторить даже в присутствии другого мужчины, не говоря уже о даме, резко поднялся со скамейки и побрел прочь, сам не зная куда. Так, в полузабытьи, я добрался к вечеру домой. Эдгара я искал по всему дому, но тщетно. Анну я нашел лежащей на кровати, с головой укутанной в одеяло - она находилась в таком состоянии, что я даже не сразу понял, жива она или нет. Простыни под ней оказались все запачканы кровью, в волосах запеклась отвратительная липкая черная корка, страшные рваные раны на ее руках и шее, напоминавшие укусы дикого животного, рассеяли все мои сомнения по поводу минувшей ночи. Кто-то из нас сходил с ума… Я видел, что вряд ли я сам могу чем-то помочь своей жене. Решив вызвать доктора, я направился к телефону, но обнаружил, что тот не работал. Мне даже не пришло в голову подумать о причинах этого. Словно в какой-то дреме, я машинально оделся, спустился вниз, сел в машину и поехал из дома к железнодорожной станции, находившейся от нас на расстоянии пары миль, к ближайшему телефону. Мои руки без участия моего разума облачили меня в легкое осеннее пальто, надели мне на голову шляпу, но не позаботились захватить с собой зонт, хотя небо над головой уже начинало темнеть в преддверии надвигающейся грозы, Мозг существовал отдельно от происходящего с телом, отказываясь понимать то, что случилось в последние часы… Я добрался до станции и вызвал врача. Как и следовало ожидать, почти одновременно с этим началась сильнейшая гроза. О том, чтобы ехать назад, не могло быть и речи – стекла машины в считанные мгновения заливало таким потоком воды, что видимость пропадала уже в радиусе метра вокруг.. Небо почернело, страшный ураган рвал облезшие скелеты деревьев за окном привокзального кафе, в котором я решил переждать непогоду. Каждые две-три минуты яркая молния перерезала небо пополам, а судя по промежутками между вспышками и ударами грома, гроза проходила не так далеко от того места, где я находился. Холодный ливень так отчаянно бился об оконное стекло кафе, словно он сам хотел попасть внутрь и укрыться от этих жутких вспышек и ударов… вспышек и ударов… Лишь через несколько часов гроза кончилась, и ливень стих – я не мог припомнить, чтобы в наших краях когда-либо раньше случалось такое. Нужно было, не тратя времени зря, отправляться назад – кто знает, в каком состоянии вызванный мною доктор мог найти мою жену… Когда я вернулся, уже почти совсем стемнело. Я не знал, приходил ли доктор, потому что в тот день я его так и не дождался, но вряд ли он побывал там без меня в такую непогоду и, не найдя хозяев, уехал. Скорее всего, он просто не пришел… Впрочем, в тот момент, когда я заходил в дом, мне было не до этого. Я пулей взбежал по лестнице на второй этаж, открыл дверь спальни своей жены и… обнаружил комнату пустой. Обыск всех остальных помещений не дал результата. Куда мог поздно вечером в такую погоду уйти из дома человек, который утром едва мог пошевелить серо-синими веками, с трудом приоткрывая мутные стеклянные глаза? Впрочем, Эдгара дома тоже не оказалось, но это заботило меня тогда не в пример меньше. Мне казалось, что я сплю, но я не знал, что делать, чтобы этот сон закончился, я просто не мог понять, что происходит. Я спустился вниз, на кухню, и налил себе чаю, но тот не шел мне в горло. Я уронил голову на стол, обхватил ее руками и по-видимому заснул. Проснувшись, я обнаружил, что часы показывали уже почти половину двенадцатого ночи. Что мне было делать - ложиться спать? Но как? Где моя жена, где это существо… ее сын? Где врач? Идти куда-то из этого пустого дома, в одночасье ставшего чужим и зловещим? Куда? Бог мой… Как я тогда хотел проснуться! Внезапно я услышал шорох, а затем тихий звук, словно от падения на пол какого-то предмета. Звук доносился из-под пола. Подвал! Ну конечно же - я обыскал все комнаты в доме, но забыл про подвал! Наверняка Анна там, не важно, зачем она пошла туда – но ей тяжело будет самой выбраться наружу по скользкой деревянной лестнице. Наверно, она испугалась грозы – я и сам, честно говоря, до смерти был ею напуган, такой грозы в наших краях уже давно не случалось. Или это была не Анна? Легкий холодок пробежал по моей спине. Практически инстинктивно я взял из ящика стола большой кухонный нож и пошел в подвал.
|
