Я не… Шаги. Нет, мимо… Конечно, что им делать здесь – я сказала все, что могла, и самое позднее завтра я буду дома. Но хочу ли я этого? Здесь, в этих стенах, мне, возможно, удалось бы найти спасение от собственных мыслей, затягивающих меня, точно трясина, хотя бы на миг поверить, что все происходящее – не более чем обычный кошмар, разбудивший меня посреди ночи, заставивший вскочить с криком, обливаясь холодным потом, и тут же осознать, что это – лишь плод моего воображения, вышедшего из-под контроля в тот момент, когда разум мой перестал царствовать над ним. Но я знаю, что сном была вся моя прошлая жизнь, и очнулась я не от кошмара, я очнулась в кошмар, и мне не выдержать этого – нет ни сил, ни желания… Встречу ли я его там? И где это «там»? Он хотел посмеяться над ней, а она растоптала его - еще более гнусным образом, чем если бы просто превратила его в горстку праха и пыли…

Сколько, сколько десятков, сотен, тысяч лет пролетели мимо нас, словно звездная пыль в бездонной глубине Вселенной, с момента нашего рождения на этой Земле? На смену убогим пещерам и земляным лачугам, роскошным дворцам египетских фараонов и римских императоров пришли пыльные и душные каменные громады, дерзко царапающие своей главою небо – то небо, глядя на которое каждый из нас хотя бы раз задумывался о Вечности… Первое колесо стало сверкающим автомобилем, а бережно хранимый язычок пламени – одно из главных условий жизни на земле - превратился в мощного ядерного демона, способного смести все на своем пути, уничтожить даже его создателей. Человек в глупом своем и пустом величии, сам став рабом созданной им же Цивилизации, подчинил себе Природу, возомнил себя ее повелителем, начал диктовать свои условия, об одном только забывая. Он не в силах разгадать это и преодолеть, не в силах даже предвидеть, но и это одно способно свести к нулю все его старания, разрушить все то, к чему он идет. И в погоне за властью на Земле, стремясь утвердить ее и упрочить, он не смог даже слегка приоткрыть эту последнюю завесу. Кто мы и откуда пришли – об этом уже было сказано много, но и здесь мысль наша не достигла большого прогресса. Но есть и еще один вопрос, ответ на который так и остался нам неизвестен. Когда-то давно рука человека с магической целью в первый раз вырезала на стене древней пещеры корявые и неловкие очертания животного, охотиться на которого тот собирался, или же сверхъестественного существа, покровительства которого он искал, впервые поднял он глаза к небу, обратившись с благоговением к силам зла и добра… Время шло, горели и угасали жертвенные огни древних святилищ, шли на битву с неверными первые крестоносцы, опалило Европу пламенем Инквизиции, рушились и возрождались храмы, десятки лжепророков предсказывали нам грядущий конец нашего грешного мира… Но – заблудившись в поисках Бога - стали ли люди за все это время ближе к ответу на вопрос – что будет с нами потом? Куда мы уйдем, что там, за гранью нашего разума - Господь ли, Дьявол или просто Небытие? Имеет ли все то, что происходит вокруг нас, какой-то смысл, имеет ли продолжение? Суждено ли нам гореть в вечном пламени и блаженствовать в райских садах или все мы исчезнем бесследно с лица нашей многострадальной планеты, так и не успев понять, зачем мы явились сюда? Не один разум блуждал во тьме неведения в поисках выхода из лабиринта этой власти, повергающей в прах и нищих, и царей, но никто так и не стал ни на шаг ближе к разгадке.
Бог мой, разве когда-либо раньше стала бы я задаваться такими вопросами?

Я не убивала своего мужа. Они не смогут доказать мою виновность. Я проведу тут в худшем случае еще день, а потом им придется меня выпустить, потому что они не отыщут никаких доказательств моей причастности к этому. Они не найдут тела, потому что его нет. Даже я не знаю, где оно. И никто не узнает. Он тоже не смог - не смог найти выхода. Ее не обманешь…
Черт возьми, лучше бы мой муж умер - так, как миллионы лет делали это до него все остальные!!

А пока я сижу в этой проклятой камере… Однообразные вопросы: «Когда вы видели его в последний раз?», «Ах, он уехал? А куда? Насколько? Когда приедет?» Я сказала им первое, что пришло в голову – а что еще я могла придумать? Да, уехал, видимо, надолго, семейный разлад и так далее. Когда они поймут, что он так и не вернулся, меня уже не будет здесь. Здесь… Я не хочу умирать, хотя не могу сказать, чтобы я тоже – как и он - очень боялась смерти. Но разве смогу я теперь жить? Теперь… Что, что мне сказать им – полицейским, соседям, родственникам? Разве кто-нибудь поверит в это? Я попросила у охранника несколько листов бумаги и ручку и сижу теперь в этой проклятой… ах, да, я уже говорила об этом… проклятой камере и пишу, вернее, пытаюсь описать то, что никогда не смогу сказать им в глаза. Они тупы, слишком тупы для этого, они не поймут. Я тоже не понимаю. А мой муж понимал… Мысли путаются… Такое пафосное начало, а теперь я даже не знаю, что же писать дальше. Когда они прочитают все это, то наверняка решат, что я сумасшедшая, и еще больше утвердятся во мнении, что Герхарда убила я.
Я вернусь домой и скорее всего сделаю то же, что сделал мой муж. Такой изощренный способ! Ха-ха, разве веревка, снотворное или пуля в висок сравнятся с этим? Но ведь он не знал, а я знаю.

Герхард… Я вышла за него замуж, когда мне уже перевалило за тридцать, а он был почти на два десятка лет старше меня. Это был мой второй брак, а для него я стала третьей по счету женой – две другие, не выдержав его чудачеств, сбежали. Одна уехала к родителям в соседнюю Тюрингию (мы жили в Саксонии), а вторая просто пропала. Злые языки поговаривали даже, что он вовсе не был непричастен к ее исчезновению, но я никогда не придавала значения подобным слухам. Даже если и так – что с того? Есть люди, которым на этой Земле позволено многое, гораздо больше, чем всем остальным - простым – людям, и Герхард был одним их таких. Может быть потому, что я всегда знала это, мы прожили с ним столько лет вместе, даже ни разу не поругавшись? Я всегда считала моего мужа выдающимся, гениальным ученым, хотя многие так называемые «светила» – его бесталанные коллеги – не спешили со мной согласиться. Не могу сказать, что я любила его в обычном, мирском понимании этого слова, но ничем нельзя измерить то бесконечное уважение, которое я к нему испытывала.

Герхард ушел на пенсию, когда ему было чуть больше шестидесяти, но занятий химией не оставил. Всю свою жизнь он посвятил исследованиям в области органики, как он сам называл поле своей деятельности, значительно преуспев в этом, хотя многие его открытия так и остались непризнанными. Я не вдавалась глубоко в то, что он делал – зачем лезть рукой дилетанта туда, где царствует гений? Но только я одна знала, что кроме этой науки, в увлечения его входила и другая область человеческого знания. Раньше я бы усмехнулась, назвав это знанием, но теперь… Жаль лишь, что все это я поняла слишком поздно. Герхард часто закрывался в своей импровизированной лаборатории на втором этаже нашего дома и проводил там долгие часы, не пуская туда ни меня, ни кого-либо из приходящих к нам гостей. Я знала только, что в лаборатории этой, помимо огромного количества коробочек, колб, сосудов с жидкостью и непонятных контейнеров с неизвестным мне содержимым, находилось также множество старинных книг, о происхождении которых он никогда ничего не говорил. Большинство из них содержали в себе какие-то знаки и формулы, которые для меня, человека непосвященного, представляли собой лишь непонятное скопление букв и рисунков, но вникать в их содержание я и не собиралась: все это казалось мне тогда лишь безобидной блажью моего гениального мужа.

Чем бы он ни занимался на протяжении своей жизни, я всегда видела, что помимо – и даже более - остальных вопросов, имеющих отношение к его профессии, его заботила какая-то одному ему ведомая загадка, ключ к которой он пытался найти. Что это была за загадка, я узнала лишь около трех месяцев назад, когда однажды днем Герхард позвал меня в свой рабочий кабинет, сказав, что ему надо что-то поведать мне. Он говорил долго, и многое из сказанного им тогда осталось мне непонятным, я уяснила только, что он смог создать нечто, какое-то вещество, которое позволило бы живому существу избежать смерти, а говоря его словами, должно было замедлить и обернуть вспять процесс старения биологического организма. Фраза эта потрясла меня своей монументальностью и нереальностью одновременно: я не знала, что и думать; с одной стороны, муж мой не был склонен к подобного рода шуткам, но с другой, все это звучало почти фантастически. Эликсир бессмертия? Я спросила недоверчиво, не пытался ли он проверить действие этого вещества на каких-либо животных. Герхард успокоил меня, заверив, что недавно специально для этой цели он купил несколько белых мышей. С мышами у него что-то не получилось: после того как он пару дней не заглядывал к ним в клетку, они просто исчезли – вероятно, им удалось как-то сбежать, проскользнув сквозь прутья решетки, потому что дверца клетки была плотно закрыта. Он заявил, что собирается испробовать действие вещества на себе – как можно скорее. Не могу сказать, что тогда я полностью поверила ему, но все же я боялась, что вещество это, пусть даже не обладая в действительности теми свойствами, о которых говорил мой муж, вряд ли было абсолютно бездейственным, и отговорила его делать это сразу, убедив для начала попытаться повторить опыт на каком-нибудь другом животном. Он обещал мне это, и чуть позже в нашем доме появилась собака - дворняга, которую тот подобрал где-то на улице, старая и уже полуслепая. А потом…

Я знала, что мой муж болен, но не думала, что настолько серьезно. Врачи предлагали ему операцию и при удачном ее исходе обещали еще несколько лет жизни, но он долго отказывался по одному ему известной причине. Однако, когда Герхард в очередной раз пошел к доктору, вдруг оказалось, что уже слишком поздно. Он сказал мне об этом через несколько дней после нашего разговора о том загадочном веществе. Видимо поэтому – я всегда знала, что Герхард отличался безграничной жаждой жизни, – он не дождался завершения опыта с собакой. К тому же собака эта через какое-то время после проведенного эксперимента просто сбежала со двора. Он ничего не сказал мне – сначала ничего. Лишь предложил уехать на пару недель – навестить моих родственников в Австрии, откуда я и была родом. Эта просьба показалась мне странной, тем более что муж мой был смертельно болен, и сперва я не хотела вот так беспричинно и надолго оставлять его, к тому же я боялась, что он все-таки рискнет испытать на себе свое новое изобретение, но Герхард заверил меня, что делать этого не будет. Он настаивал, и я, все же терзаясь сомнениями, вынуждена была уехать.

Когда я вернулась, глазам моим предстала картина потрясающая и ужасная одновременно. На пороге моего дома меня встретил молодой мужчина лет сорока, в котором я далеко не сразу признала своего собственного супруга. Но разве кто-то может винить меня в том, что я не поверила своим глазам, увидев человека, которого я две недели назад оставила дома больным почти семидесятилетним стариком, здоровым и помолодевшим? О, разве можно сказать «помолодевшим» о трех десятилетиях, канувших в небытие в течение полумесяца?! Герхарду удалось в конце концов убедить меня в том, что меня не подводят ни зрение, ни рассудок, тем более, что в течение всего последующего времени метаморфозы продолжались. Превращение пожилого человека в молодого статного мужчину происходило скачками, в основном, во время сна. Когда же однажды утром я увидела в кабинете мужа подростка, склонившегося над столом с колбами и пробирками, терпению моему пришел конец. Я даже не понимаю, как этого не случилось раньше – видимо, все это время я пребывала в состоянии некоторого шока от происходящего. Мой муж, мой дорогой муж, человек, с которым мы в согласии прожили столько лет вместе, на глазах превращался в незнакомого мне мальчишку, и видеть это было невыносимо. Мозг его, однако, по какой-то причине не претерпел существенных изменений, и по своему интеллектуальному развитию, слава богу (о, теперь я уже не знаю, какому!), остался на прежнем уровне. Забавно, но единственной мыслью, которая тогда пришла мне в голову, была не мысль о том, что нечто страшное происходит с близким мне человеком, нет; устав от нереальности всего того, в чем я жила последние дни, разум мой сыграл со мной злую шутку - меня пронзил вдруг неимоверно глупый чисто женский ужас: я подумала, что теперь я выглядела рядом с моим мужем – привлекательным молодым человеком - уже даже не матерью, а скорее стала похожа на бабушку – ведь мне по-прежнему было почти пятьдесят, а ему... В тот момент со мной случилась истерика, я потребовала прекратить все это, и тут мне открылась страшная правда.

Во время моего вынужденного отъезда Герхард почувствовал, что болезнь начала прогрессировать особенно быстро. Он не мог больше терпеть терзавшие его боли и решил все же испытать на себе свое адское изобретение. Через несколько дней, когда действие его уже ощущалось физически, Герхард отправился к своему врачу, который не преминул с удовлетворением заметить, что, несмотря на нынешнее состояние его пациента, тот стал выглядеть намного лучше обычного, и по тщательном обследовании удивленно сообщил, что опухоль также заметно уменьшилась. С тех пор мой муж больше не посещал докторов – слишком изменилась для этого его внешность, но он и не чувствовал в этом необходимости. Однако несколькими днями позже он сделал страшное для себя открытие. Что-то не получилось, что-то он упустил, занимаясь выведением формулы гениального вещества: действие его, которое, как он предполагал, должно было лишь омолодить его самого – а затем и меня – на два-три десятка лет, не остановилось на этом, и как затормозить его, он не знал. Более того, с течением времени процесс начал развиваться со все большей скоростью.
Еще несколькими днями позже я уже сидела у кровати пятилетнего малыша – моего дорогого Герхарда - и, держа его за руку, разговаривала с ним о таких вещах, обсуждать которые можно только со взрослым, умудренным опытом человеком. Последние лучи вечернего солнца, пробиваясь сквозь листву цветущего за окном липового дерева, скользили по его лицу, некогда такому знакомому… День умирал, а вместе с ним умирала и надежда. Мы оба уже понимали, что выхода нет, и вряд ли хоть один человек на свете мог помочь ему – никто бы просто не поверил в происходящее. Он рассказал мне о своих бумагах, касающихся его химических – и оккультных – экспериментов, попросив передать кое-что из них его бывшим коллегам, рассказал и о многом другом, о чем я не хочу писать.
На следующий день я уже не могла говорить с ним. Мне пришлось переложить младенца в колыбель, оставшуюся с тех пор, как умер наш единственный сын – видимо, я была тогда уже слишком стара, чтобы родить здорового ребенка. С ним я провела еще один день, не выходя из дома, и ни разу не отойдя от колыбели. Разве могла я, разве могла поведать кому-нибудь о том, что происходит?! Он уже не мог сам есть, и мне приходилось кормить его смесью из бутылочки… Смотреть на него и думать о интеллекте, сохранившемся в этом беспомощном теле, было невыносимо. Как тяжело писать все это! Он только спал или плакал, как и подобает грудному младенцу, а на следующий день он не мог уже и плакать. Из ангелоподобного улыбающегося мне создания он превратился в отвратительное скорченное существо, подобных которому я видела когда-то давно на картинках в учебниках анатомии. Существо это постепенно уменьшалось в размерах и меняло форму, становясь все уродливей. Два дня и две ночи я не спала, склонясь над колыбелью и не понимая, как же это создание – эмбрион – все еще может дышать в нашем мире, а потом, одолеваемая смертельной усталостью, я уснула. Я не хочу, не могу… Мне страшно говорить, что случилось потом. Я знала, догадывалась, что так будет, но увидеть это… Мыши, затем собака… Нет, это выше моих сил, выше человеческого понимания, потому что наутро… Бог мой, наутро колыбель была пуста.

Разве можно понять это? Разве можно продолжать жить дальше, когда на твоих глазах были попраны и растоптаны все законы Бытия, прочно выбитые в человеческом сознании еще на заре нашего существования?
И теперь я готова – или почти готова – последовать за моим мужем той же дорогой. Я говорю «почти», потому что одна мысль все же не дает мне покоя. Ведь, потерпев неудачу в схватке с безысходной мыслью о бренности человеческого тела, сознание его осталось неподвластным врагу, борьбу с которым он так упорно вел все эти годы. И так и остался без ответа вопрос – что же все-таки случится с нами потом? И не потому ли я все еще боюсь совершить этот последний шаг?

Вернуться на страницу "Стихи и рассказы"
Вернуться в начало
Напишите мне