Уже совсем стемнело, ветер, который в последние часы как будто затих, усилился, и над лесом снова стали сгущаться темно-серые громады грозовых туч. Черные кроны деревьев, которые, причудливо переплетаясь, и так оставляли мало места для света, превратились в сплошную бесконечную стену, накрытую, словно кровлей, пеленой вечернего неба. Грета Янссен поняла, что заблудилась. Вернее, поняла она это еще раньше, когда, проблуждав по лесу, как ей казалось, около трех часов, она так и не нашла никакой тропинки - не только той, которую она безуспешно искала, но и вообще ни одного намека на то, что в эти места когда-либо ступала нога человека. Теперь, когда до наступления ночи оставалось совсем немного времени, она осознала, что добраться до родной деревни ей, во всяком случае, до наступления темноты, уже не удастся. Эта мысль, вот уже несколько часов змеей проскальзывающая в сердце девушки, теперь окончательно прорвалась туда и, разорвавшись внутри нее, точно бомба, ледяной волной ужаса обожгла ее с ног до головы. Грета боялась не только за себя. Она горько корила себя за глупость, за то, что все-таки решилась отправиться в такой дальний путь одна, без сопровождающих, и умудрилась вот так потеряться в лесу. Но «одна» – не совсем верное слово. За ее плечами в большом самодельном теплом мешке, напоминающем рюкзак, спал годовалый ребенок. Он так долго и громко плакал почти все то время, что его мать блуждала по лесу в поисках хоть какой-нибудь тропинки, - плакал от голода, усталости и непонятного ему самому страха, - что это в конце концов измотало девушку даже больше, чем сперва начавшаяся так некстати гроза, которая и сбила ее с пути, потом бесцельные блуждания в чаще, а затем - полуистеричные метания среди деревьев, когда она в первый раз осознала, что заблудилась. Теперь, когда первая волна неконтролируемого ужаса уже спала, девушка вдруг почувствовала непонятное облегчение от мысли, что ей придется заночевать прямо среди леса. Ребенок, наплакавшись вдоволь, наконец, заснул, и теперь Грета просто брела наугад вперед, не думая ни о чем. Она чувствовала, что вымоталась окончательно, и ее ноги скоро откажут ей, и знала, что тогда ей придется сесть прямо под каким-нибудь мокрым от недавнего ливня кустом или деревом и ждать утра, стараясь не заснуть и борясь с навалившейся на нее жуткой усталостью.

Грета Янссен была миловидной девушкой двадцати двух лет от роду. В глуши затерянной в ущельях скромной деревушки ее родной Норвегии она вместе со своими родителями прожила первые девятнадцать с небольшим лет ее жизни. Прожила в бедности, которая, однако, никогда сильно не тяготила ее. Работы она не боялась, как и ее родители, и поэтому их семья, хотя никогда и не имела большого достатка, тем не менее, всегда худо-бедно могла прокормиться за счет трудов своих собственных рук, и никогда не завидовала своим подругам из более состоятельных семей: единственной ее мечтой было поскорее выйти замуж. Так бы оно, возможно, и случилось впоследствии, если бы не трагический удар молнии прямо в деревенское поле в разгар страды, когда все крестьяне спешили как можно быстрее укрыть собранный урожай от надвигающегося дождя, оборвавший по роковой случайности жизни обоих ее родителей. Грета осталась одна, и вскоре в осиротевшее жилище переехала ее двоюродная тетка – одна из немногих близких людей для несчастной девушки. Женщина, после того как два года назад умер ее давно уже нелюбимый муж, и в их общем доме поселились сразу несколько его родственников, которым по какой-то чудовищной прихоти тот завещал немалую часть своего имущества, не упустила возможность стать полновластной хозяйкой добротного деревенского дома. Отношения с теткой у Греты сразу не заладились, и жизнь вскоре стала для девушки невыносимой. Единственный выход для себя она видела в скором замужестве, оказавшись достаточно наивной, чтобы слишком поздно понять, что предполагаемый супруг вовсе не стремился разделить с ней ее мечты. Так девушка во второй раз осталась одна – но, как часто бывает в таких случаях, не одна. Властная и деспотичная тетка быстро сообразила, что к чему, и, крича что-то о слухах, которые, по ее мнению, должны были вскоре поползти по деревне, о потерянной чести и оскорбленном достоинстве, вынудила Грету переехать в дом ее двоюродной бабки, которая жила в нескольких десятках километров от деревни. Там, по словам тетки, несчастная глупая и развратная девка не смогла бы скомпрометировать доброе имя тетушки. Таким образом, дом теперь оставался полностью за ней, а молодая девушка поселилась в обветшалой хибаре своей бабки, которая вот уже почти десять лет жила в ней абсолютно одна, пережив не только своего мужа, но и двоих сыновей, и была рада появлению в доме хоть какой-то живой души, помимо ее бесчисленных вечно голодных полубродячих котов. Там, в этой непролазной глуши, где даже ближайшая церковь находилась на расстоянии нескольких километров – идти туда нужно было через дремучий сосновый лес, - на свет и появился невольный виновник нынешнего положения девушки, который, впрочем, стал отрадой, как для молодой матери, так и для его полуслепой двоюродной прабабки. И когда малышу стукнул год, его молодая мамаша наконец-то решилась окрестить ребенка. Разумеется бабка не могла проводить ее в ближайшую – если так можно было сказать – деревню под названием Халлен, где и находилась небольшая деревянная церквушка, а отношения с соседями у девушки не сложились - возможно, потому, что в такой глуши одинокая мать с незаконнорожденным ребенком все еще представляла собой объект порицания и осуждения, и отчасти благодаря поведению самой девушки, которая в последние месяцы из веселого и беззаботного ангелоподобного создания превратилась в существо замкнутое и нелюдимое и общалась, в основном, только со своими домочадцами и с прожорливыми котами.

Но время шло, а ребенок оставался некрещеным, и однажды, презрев все свои страхи и дурные предчувствия, девушка все же решилась отправиться в Халлен одна. Дорога большей частью проходила через лес, который Грета хорошо знала, и первое время она была уверена, что доберется до своей цели без приключений. Однако вскоре она поняла, что ошиблась: уже успев отойти от дома достаточно далеко, она заметила, что над лесом сгущаются свинцовые тучи. Возвращаться домой смысла не было, и девушка решила укрыться от дождя и грозы прямо в лесу, предварительно найдя подходящий раскидистый куст или дерево, под которым они с ребенком могли бы не так сильно промокнуть. Гроза продолжалась около часа, ветер свирепствовал и бушевал в кронах деревьев, кидаясь на них, точно раненый зверь, и один раз молния даже попала в дерево, растущее неподалеку. Во всяком случае, девушка успела заметить, как яркая вспышка света, пронзившая небо, змеей ринулась вниз, к земле, и через секунду одно из деревьев, стоявшее несколько поодаль от остальных, в центре лесной поляны, на мгновение вспыхнуло невыносимо ярко, а затем раздался страшный треск, и недавно еще зеленый, молодой и здоровый великан превратился в искореженного сухого калеку и, треснув надвое прямо посередине, являл теперь собой жуткий образ незримости границы перехода от жизни к смерти. Завороженная происшедшим, Грета даже не успела вскрикнуть от охватившего ее ужаса, не лишенного, однако, примеси некоторого благоговения. Ребенок же, напротив, заходился в истерическом плаче, и мать поспешила успокоить его, достав из дорожной сумочки бутылочку со смесью для кормления малыша. Затем и сама девушка, найдя в той же сумке краюшку хлеба с сыром, принялась за еду.

Гроза тем временем прошла, дождь заметно ослабел, и где-то через полчаса затих совсем. Собрав свои вещи, которые по счастливой случайности не успели сильно промокнуть, девушка тронулась в дальнейший путь. Но вскоре ей стало ясно, что она движется не в том направлении. В деревне ей рассказывали об одной широкой дороге, проходящей прямо через лес и ведущей до ближайшей деревни, где находилась церковь, однако, пройдя уже несколько километров, она наткнулась на развилку, от которой шло несколько узеньких, словно лента, тропинок, и какую из них выбрать, она не знала. Более того, сердце подсказывало ей, что ни одна из них не приведет ее к цели.

Побродив вокруг развилки около четверти часа, Грета поняла, что потеряла ту широкую дорогу, по которой она шла в начале пути. Тогда она попыталась пойти назад, но и это не привело ни к чему. Видимо, она сбилась с пути, когда искала подходящее место, чтобы укрыться от дождя, подумала девушка. Она вернулась к развилке и решила выбрать самую широкую тропинку. Возможно, что та дорога, по которой она шла утром, просто сужается где-то, а затем снова идет по лесу широкой полосой. Однако через некоторое время она поняла, что снова ошиблась: тропинка не стала шире, а, напротив, сузилась совсем и привела ее в заросли какого-то колючего кустарника. Девушка попыталась вернуться по ней назад, но ей и это не удалось. Видимо, где-то тропка имела незаметное ответвление, на которое и свернула Грета. Ужас постепенно охватывал ее. Еще несколько часов девушка, потеряв голову от страха быть застигнутой ночью и новой надвигающейся грозой в этом негостеприимном месте, металась по лесу, пока не попала окончательно в его колючие сети. Сев на землю и обхватив голову руками, Грета заплакала. Услышав ее плач, в рюкзаке за спиной проснулся и тоже начал плакать ребенок, и от этого ей стало еще хуже. Просидев некоторое время прямо на мокрой траве и не помня себя от нахлынувших на нее эмоций, она побрела куда-то прямо через чащу, не разбирая дороги и с ужасом понимая, что в деревне ее не хватятся еще долго, ведь, добравшись до церкви, девушка должна была остановиться в местной деревенской гостинице, а затем пуститься в обратный путь не ранее чем через сутки.

Внезапно сквозь решетку деревьев девушка увидела впереди, как ей показалось, небольшую поляну, на которой высилось непонятное и неразличимое в сумраке вечернего леса сооружение. Грета ускорила шаг, и вскоре смогла разглядеть, что сооружение оказалось не чем иным как ветхим заброшенным домом, который когда-то, возможно, служил сторожкой лесника или принадлежал часто ночующим в лесу охотникам.

Теперь же достаточно было и поверхностного взгляда на покосившиеся стены и прогнившую кровлю, чтобы понять, что в доме уже давно никто не жил. Выбора у девушки не было: она подергала за ручку, но дверь оказалась заперта. Собственно, этого она и ожидала. Упершись ногой в нижнюю часть двери, Грета потянула ее на себя, и даже этого слабого усилия оказалось достаточно, чтобы из полусгнившей трухлявой двери вылетел насквозь проржавевший замок, и девушка с ребенком смогли попасть в пахнущее сыростью нутро негостеприимного жилища.

Внутренне убранство дома ничем не отличалось от его внешнего вида: та же плесень на стенах, те же прогнившие доски и паутина в углах. Паутина свисала и с потолка и могла бы придавать предполагаемому интерьеру некоторую романтичность, которой обладают многие старинные заброшенные дома, в которых все дышит покоем и таинственностью, однако в сочетании с плесенью, она делала его еще более неряшливым, мерзким и отталкивающим. Но для девушки в ее нынешнем положении и это было спасением, ведь, во всяком случае, теперь ей не надо было думать о том, как бы не заснуть на мокрой земле под открытым небом, не простудить ребенка и не заболеть самой. Пройдя из импровизированной прихожей в ближайшую к входу комнату, Грета поняла, что комната эта когда-то, видимо, была кухней. В дальнем ее углу стоял покосившийся, наспех сколоченный из плохо обтесанных бревен, стол; стульев было всего два, и один из них, со сломанной ножкой, валялся в углу комнаты. По столу ползали какие-то насекомые и улитки, а большая дыра в углу говорила о том, что сюда нередко наведываются крысы, однако понять, что же привлекало их здесь, девушка не смогла – заброшенность жилища говорила о том, что никаких запасов пищи, даже пригодных для этих не брезгующих почти ничем животных, в нем давно уже не было. Грета вздрогнула от отвращения и прошла во вторую комнату. Кроме нее, как она успела заметить, в доме было еще одно помещение, похожее на внутренний чулан. Туда девушка идти не рискнула, а во второй комнате она обнаружила небольшой, опять-таки грубо сколоченный самодельный шкаф и массивный табурет – кажется, единственный предмет в доме, который принадлежал по всей видимости к городской цивилизации, и не был, подобно столу, стульям на кухне и шкафу, сделан руками живших когда-то в этом доме людей. Впрочем, слово «людей» здесь было вряд ли уместно: дом явно принадлежал одному человеку, судя по мебели в нем, и человек этот уже давно не наведывался в свое жилище. В той же комнате в противоположном углу Грета увидела неширокую низкую кровать-топчан. К счастью, кровать не была такой сырой и грязной, как мебель в кухне. Возможно, подумала девушка, крыша над спальней еще не прохудилась так сильно, как над кухней, и дожди – в частности, недавняя гроза - еще не успели превратить досчатый лежак и полуистлевший от времени матрас, набитый камышом, в мерзкое хлюпающее месиво – надежное пристанище для лесных насекомых и слизней, которых Грета видела на кухне.

Все это девушка окинула беглым взглядом, уже лишенным, однако, чувства гадливости. Страх перед возможностью провести ночь в лесу под небом, прикрытым только ненадежной сетью сплетенных над головой ветвей, где каждый шорох мог нести с собой смертельную опасность в виде непрошеных гостей – голодный лесных обитателей, - помноженный на многочасовую усталость, сделал свое дело: она покормила ребенка, и, забыв поесть сама, повалилась без сил на топчан - прямо на грязный камышовый матрас - и уснула таким крепким сном, что разбудить ее мог, пожалуй, лишь плач ее ребенка, который теперь, не осознавая то положение, в котором он очутился вместе со своей матерью, тихо спал в ее объятиях, не чувствуя ни отвращения, ни страха.

В полночь снова началась гроза. Крыша над головой надежно защищала Грету и ее ребенка от холода и воды, в то время как на кухне струйки дождя уже начали просачиваться сквозь щели в гниющей кровле, стекая на пол, на валяющийся в углу стул и безобразный кухонный стол, смывая с него зазевавшихся мелких жуков, срывая куски паутины со стен. Иногда небо полыхало неярким заревом, но гроза была еще далеко, и удары грома не могли разбудить полумертвую спящую девушку. Его раскаты, однако, становились все сильнее и сильнее – гроза приближалась.

Через два часа после полуночи девушка проснулась и села на своей кровати. Поначалу ей показалось, что ее разбудил очередной удар грома, потому что вспышки становились все ярче и ярче, а рокочущие отзвуки неведомой битвы, происходящей где-то далеко в небе, раздавались все чаще и ближе. Грета положила голову на кровать и попыталась снова погрузиться в сон, но ей это не удалось. Что-то мешало ей, тревожило, не давая уснуть. Вскоре девушка поняла, что: к звукам грозы примешивался и еще какой-то странный еле различимый шум.

Шум приближался вместе с грозой, и скоро сквозь царапанье дождя о стены дома она уже могла различить странные ритмичные все нарастающие звуки, похожие на цокот множества копыт по пыльной городской мостовой. Девушка подумала было, что ей показалось – скачущие лошади в этой глуши! – они не смогли бы здесь проехать, да и что им делать в лесу в такой час? Но шум нарастал, становился все отчетливей, все громче, все настойчивей, словно приглашая девушку выйти ему навстречу и присоединиться к этой неведомой ночной пляске. Суеверный ужас постепенно овладевал ею, руки и ноги ее похолодели от ужаса, а разум отказывался повиноваться. Выросшая в деревенской глуши и с детства приученная к рассказам о лесных духах, девушка вспомнила былые страхи, когда она, сама будучи еще ребенком, сидела на коленях своей родной бабки, которая умерла, когда Грете было около девяти лет, и, замирая от сладкого страха, слушала ее россказни о проделках лесных фейри. Девушка осторожно взяла на руки ребенка и прижала его к груди. Только бы он не проснулся, только бы не заплакал, думала она. Ей просто кажется, да, эти странные звуки – лишь плод ее воображения, утомленного долгими скитаниями по лесу. Грета тихонько шептала об этом на ухо своему ребенку, успокаивая больше себя, чем мирно спящего малыша, но она уже знала, что это не так. Эти звуки, казалось, достигли своего апогея и сомнений больше не оставалось – это был ясно различимый цокот сотен пар копыт, и он приближался к тому месту, где, укрытый промокшими насквозь деревьями, в самой чаще ночного леса притаился старый заброшенный дом, ставший на время неожиданным спасением для заблудившейся в лесу одинокой девушки с годовалым малышом.

Грета уже не понимала, что происходит. Цокот проникал все глубже и глубже в ее полусонный мозг, и страх постепенно проходил. Она прижала к себе так и не проснувшегося малыша, который от такой грозы дома давно уже ревел бы что есть силы, и встала с кровати. Небо прорезала яркая вспышка молнии, и тут же раздался гром – верный признак того, что гроза уже близко. Пройдя по темному короткому коридору, девушка вышла на кухню, затем прошла к входной двери, и, поколебавшись секунду, распахнула ее. Мокрый холодный воздух ворвался в дом, наполнил его гнилостную атмосферу свежим дыханием ночного дождя, обнял Грету за плечи, скользнул по ее ногам. Где-то впереди небо снова зашлось заревом, и гром расколол тишину надвое, когда отблески молнии еще не успели погаснуть в глубине июльского неба.

Что-то случилось с лесом – деревья словно отступили, образуя перед девушкой широкий коридор, по которому она в полубреду двинулась вперед, прижимая к груди по-прежнему спящего ребенка. Где-то вдалеке небо было озарено неярким пламенем, но это не были вспышки молний. Там – в вышине - тянулась вереница полыхающих на фоне черного леса силуэтов неведомых всадников. Сколько их было -десятки, сотни? Девушка не могла сосчитать. Она, словно завороженная, смотрела на приближающуюся кавалькаду, и ни одной мысли, ни одного человеческого чувства не шевелилось в ней. На некоторых из них были надеты потемневшие от времени средневековые рыцарские доспехи, некоторых же скрывали развевающиеся на ветру плащи. Кавалькаду возглавлял всадник, который явно превосходил остальных по росту, его длинные ослепительно белые волосы развевались на ветру, голову же его венчал не шлем, как у других, а массивная корона. Блики и отсветы молний играли в самоцветах, которыми она была украшена, создавая вокруг головы предводителя неземной и жуткий сверкающий ореол. Ясно разглядеть их Грета еще не могла, но процессия приближалась, и вскоре девушка увидела глаза первого всадника, увидела и остальных и поняла, почему в свете молний их лица показались ей такими бледными. На них в победоносном устрашающем оскале сверкали снежно-белые зубы, провалы на месте носов зияли чернотой, а из пустых глазниц полыхало сине-желтое пламя. Тонкие кости пальцев, лишенные кожи, цепко сжимали изукрашенные драгоценными камнями сверкающие поводья, длинные волосы цвета мела спадали с блестящих черепов на костлявые плечи. Рядом с некоторыми из рыцарей неслись черные гончие псы, изо рта и из пустых глазниц которых полыхало адское пламя. Жуткий торжествующий гул, не сравнимый ни с чем на свете, нарастал.

Кавалькада летела стремительно, но тем не менее была еще достаточно далеко, и тут Грета вспомнила. Она подняла глаза к небу и взглянула на всадника, возглавляющего процессию мертвецов. Волосы скрывали половину его лица, но огонь, горящий в его открытой глазнице, и оскал его мертвого рта уже не оставляли сомнений. Пустые впадины вместо глаз в черепе его коня изрыгали адское пламя, пламя вылетало и из-под его восьми копыт. В этот момент проснулся и заплакал ребенок, но Грета уже не обратила на это внимания. Девушка шагнула вперед и, хотя она помнила, что делать этого ни в коем случае нельзя, обратила свое лицо к страшной процессии, протянула к небу свободную руку – второй она прижимала к груди ребенка – и закричала что-то. В этот же момент темноту леса снова пронзила яркая вспышка, и оглушительный треск раздавшегося сразу же вслед за этим удара грома погрузил сознание девушки во тьму еще более непроницаемую, чем тьма окружающего ее леса.

Через два дня в ближайшем лесу, в паре километров от деревни Халлен, местные жители обнаружили полуразвалившуюся заброшенную сторожку, в которую во время страшной грозы, разразившейся несколькими днями раньше, видимо, попала молния. Слишком гнилая и мокрая, чтобы сгореть, она развалилась окончательно: большая часть стен покосилась, соломенная крыша провалилась внутрь и теперь чернела страшной обуглившейся дырой прямо посередине. Рядом со сторожкой люди нашли холодное бездыханное тело молодой красивой девушки, которая лежала лицом вниз прямо в грязи у порога. Когда ее перевернули, оказалось, что к груди она прижимает мертвого малыша, которому было не больше года. На лице девушки застыла странная улыбка – смесь блаженства и торжества, и ни тени страха не отражалось в ней, а ребенок, которого она крепко держала в объятиях, казалось, просто спал. Причина смерти обоих так и не была установлена.

Вернуться на страницу "Стихи и рассказы"
Вернуться в начало
Напишите мне